Александр Верховский о книге Антона Шеховцова «Russia and the Western Far Right. Tango Noir»
Тема влияния России на западную общественно-политическую жизнь — модная и многоплановая. Если вычесть самую модную подтему — про хакеров и влияние на выборы, останутся еще явные взаимные симпатии Кремля с некоторыми правительствами, многолетняя кампания за продвижение «традиционных ценностей» и т.д. Об этом написаны уже вполне вдумчивые исследования — например, об отношениях РПЦ с западными (в том числе американскими) консервативными религиозными кругами. Но мне как человеку, много лет занимавшемуся более всего ультраправыми, особенно интересной показалась только что вышедшая книга Антона Шеховцова «Россия и западные крайне правые. Черное танго» («Russia and the Western Far Right. Tango Noir»).
Лидер французского Национального фронта Жан-Мари Ле Пен во время выступления на II съезде Партии Национального Возрождения «Народная Воля», 2003. © Павел Смертин / Коммерсантъ
Книгу выпустило академическое издательство Routledge, и автор — действительно серьезный исследователь, бесспорно, лучший в этой теме. Пересказать книгу невозможно — просто из-за огромного количества важных подробностей, содержащихся в ней, — зато можно сформулировать основные выводы, которые я могу сделать, читая ее и соотнося прочитанное со всем тем, что знаю сам.
Прежде всего, кто эти крайне правые, с которыми устанавливаются отношения из России? Это два не вполне четко различимых множества политических групп и партий — радикальные ультраправые, даже неонаци, и те, кого обычно именуют правыми популистами.
За последнее время мне не раз приходилось отвечать на вопросы, касающиеся именно неонаци, — будь то из-за их засилья в нашем «ВКонтакте», будь то из-за их боевой дружбы с российскими единомышленниками. Связи на этом уровне — давняя традиция. Чаще интерес был с российской стороны — в поисках дополнительной легитимации, и не всегда это было удачно: де Бенуа быстро разочаровался в Дугине, германское отделение Blood&Honour не признало арийцев в российских тезках. Иногда и западные крайне правые были искренне заинтересованы в расширении масштаба, как Жан Тириар, но не так часто. Даже книга Шеховцова не могла бы вместить все линии таких связей; они были и остаются — не зря, например, именно в Норвегию бежал из психушки знаменитый питерский наци Тарзан, а с началом русско-украинской войны в 2014 году во многом именно эти связи привели европейских бойцов на обе стороны фронта.
Были ли все эти связи эффективны? Скорее, нет. Участие в войне — насколько это значительный результат? Ведь война без западных бойцов шла бы точно так же. Из наших маргиналов связи с Западом помогли лишь некоторым. Если Дугин в конце концов прорвался в политический мейнстрим, то, скажем, редакция журнала «Атеней» (Павел Тулаев и другие), много сделавшая для установления связей с западными коллегами, так и осталась на обочине. Партия Жириновского с годами и была все менее связана с европейскими неонаци, и становилась все менее влиятельной.
Второе (и более многообещающее) множество западных партнеров — это правые популисты, то есть движения, которые, по формуле исследователя экстремизма Каса Мадда, сочетают технический популизм в пропаганде, авторитарные тенденции и определенный нативизм, то есть представление, что страна должна быть населена «коренным» народом, а иные люди и, что не менее важно, идеи деструктивны для ее развития. Здесь родство можно усмотреть, скорее, не с российскими ультраправыми или не только с ними, но с гораздо более масштабными общественными течениями, ставящими во главу угла рассуждения о «коренных народах», «традиционных ценностях» и заодно — о «традиционных религиях». В 90-е европейские правые популисты были сравнительно слабы, а российский официоз ими совсем не интересовался. Теперь же постепенно дело дошло до официальной дружбы «Единой России» с австрийской Партией свободы, французским «Национальным фронтом» и другими.
Важно только понимать, что «Единая Россия» пожинает плоды долгой работы разных кружков русских националистов, как оставшихся на малозаметной обочине (вроде того же «Атенея»), так и продолжающих процветать. Люди, близкие к Проханову, установили в свое время многие связи, пусть зачастую с персонажами немного анекдотичными, как продвигаемый Глазьевым американец Линдон Ларуш. Конечно, Ларуша можно было продать как важного экономиста разве что аудитории газеты «Завтра», как трудно было придать лоск привозимому Бабуриным Жан-Мари Ле Пену, но, не будь тех визитов, может, не так легко все вышло бы и с его дочкой.
Заметные практические успехи в европейско-российской крайне правой интеграции стали появляться по мере того, как в нее после «оранжевой революции» стал включаться Кремль. Тогда возникли — как типичный симметричный ответ в духе обратного карго-культа — движение промосковских наблюдателей на всяких внероссийских выборах и поощряемое сверху общественное осуждение фашистских тенденций (реальных или надуманных) в Восточной Европе. Любопытно, что во всем этом активно участвовали наши ультраправые, в том числе бывшие деятели РНЕ или «Русского образа». Шеховцов подробно описывает некоторых таких ярких борцов за демократию, в частности — бывшего русского ультраправого Алексея Кочеткова и бывшего польского ультраправого (ныне просто правого популиста) Матеуша Пискорского. Позже западные гости, в основном — крайне правые деятели, активно работали наблюдателями на крымском референдуме, выборах в ДНР и ЛНР и т.д. Любопытно, что в этой специфической наблюдательской деятельности заняты и отечественные активисты не просто не ультраправые, но сделавшие карьеру на антифашизме — как Александр Брод («Гражданский контроль»). Тут можно бы порассуждать еще и об инструментализации антифашизма во внешнеполитических целях, но это другая тема.
Упомянутая интеграция стала ускоряться на рубеже десятилетий. Помимо плавного изменения курса Кремля не менее важно, что многие европейские крайне правые стали отказываться от традиционных для них антироссийских настроений (хотя в книге Шеховцова есть целая глава об эпизодах связей и взаимных симпатий еще в советское время). Многим сперва импонировала «антиолигархическая» политика Путина (что идеально вписывается в любую крайне правую риторику), позже — ориентация на консервативные ценности (что бы это ни значило, тут легко игнорировать конкретику), которую начали особенно подчеркивать, как известно, с 2012 года. Для сближения годились также риторические упражнения на тему евразийства.
Постоянно произносимые в Москве речи о плюрализме цивилизаций (тут из высокостатусных людей первым стоит назвать митрополита — тогда еще — Кирилла) тоже симпатичны западным крайне правым: они пытаются представлять себя не как довольно архаичную оппозицию, но как цивилизационную альтернативу. Они даже прямо кивают на современную Россию как на позитивный пример. Конечно, такая их самопрезентация не совпадает с российской риторикой, все еще апеллирующей к вульгаризированному хантингтоновскому географическому распределению «цивилизаций». Но прямое совпадение и полноценное связное изложение идей и не нужны, поскольку речь идет не о построении идеологического «интернационала», как то было во времена Коминтерна, а только о прагматичном сочетании пропагандистских подходов и нарративов (впрочем, то же можно сказать об идеологии и пропаганде и внутри России).
Неполное совпадение интересов и пропагандистских приемов может помешать создать какую-то формальную коалицию (с этим у европейских ультраправых не все так просто и в пределах ЕС). Некоторым оказалось совсем не по пути с официальной Москвой, как, скажем, открытому гею Герту Вилдерсу. Довольно амбивалентную позицию занимает венгерский Йоббик. Но многие другие крайне правые становятся все более открытыми и последовательными в своей пророссийской позиции.
Подача новых союзников с российской стороны, соответственно, тоже становится все более определенно доброжелательной. Стоит только сравнить интонации, с которыми официальные СМИ писали и говорили в разные годы о том же «Национальном фронте». С явными неонаци сложнее, конечно, но и тут есть разные способы. Например, известного лидера американских белых расистов Ричарда Спенсера Russia Today представлял как «эксперта по Ливии». Кстати, участие западных крайне правых в российской пропаганде настолько заметно, что в книге Шеховцова этому посвящена целая глава. То, что теперь наша правящая партия подписывает официальные договоры о сотрудничестве с европейскими крайне правыми партиями с явно неонацистскими корнями, шокирует скорее не фактом сотрудничества, а откровенностью оного.
Ну, и соответственно, масштабом. Поэтому связи невозможно обеспечить только силами старых, еще с 90-х годов, кадров (хотя роль Дугина в этом смысле до сих пор значительна), подключаются все новые. Активисты «Родины», как известно, провели в 2015-м в Петербурге самую масштабную конференцию с крайне правыми, если считать по количеству и политическому весу западных участников. Алексей Комов, весьма разносторонний деятель, связанный с патриархией и выступающий за семейные ценности и цензуру в интернете (вместе с Лигой безопасного интернета, за которой просматривается фигура Малофеева), сыграл заметную роль в сближении с итальянской Лигой Севера. С австрийской Партией свободы контакты налаживались с активным участием Максима Шевченко, хотя его-то трудно назвать крайне правым, он близок по взглядам скорее к исламисту Гейдару Джемалю (впрочем, деятели этой австрийской партии встречались даже с Рамзаном Кадыровым). Заметим, мы имеем дело с конкурентной средой, так что некоторые инициативы просто тихо умирают: например, та скандальная питерская конференция с «Золотой зарей» и другими именитыми неонаци развития не получила.
Шеховцов в своей книге показывает, что с российской стороны нет ясного деления на официальных и маргинальных агентов установления связей с западными крайне правыми. Есть, скорее, сложная паутина контактов, и он ее тщательно отслеживает. Если же оценивать динамику этого процесса, то очевидно постепенное повышение уровня. Очень грубо говоря — от Тулаева к Бабурину или Проханову, потом — к почти официозу типа «Диалога цивилизаций», спонсируемого Якуниным, а дальше уже к деятельности Сергея Нарышкина, который с начала донбасской эпопеи проводил в Москве разные мероприятия с участием деятелей тех же Партии свободы, «Национального фронта», Лиги Севера, но также болгарской «Атаки» и т.п.
Каковы же плоды этой политики «приручения» западных крайне правых разного толка? Не очень хороши. Иногда «приручение» срывается из-за принципиальности потенциальных партнеров: например, антимиссионерские поправки в «пакете Яровой» сильно подпортили намечающуюся дружбу с консервативным крылом американских протестантов на почве «традиционных ценностей». Иногда лобовая атака контрпродуктивна: поддержка Марин Ле Пен явно сыграла против нее на выборах (а может, и против Фийона) и скорее укрепила антимосковский курс Макрона. Может быть, кто-то искренне надеялся взрастить таким способом новую группу европейских лидеров, дружественных Кремлю, какими были Шредер и Берлускони, но эта попытка не удалась. Что действительно получилось — это сплоченная пророссийская группа крайне правых депутатов Европарламента. Низкий процентный барьер при голосовании в этот орган помогает малым партиям, да и само это голосование легче воспринять как протестное, так что в Европарламенте крайне правые заметнее, чем в среднем в национальных парламентах, но все равно они — небольшое меньшинство.
Так почему же тогда важна тема влияния Кремля на западную общественно-политическую жизнь? Шеховцов в заключение своей книги рассматривает разные варианты дальнейшего развития, даже угрозу силового сценария: сейчас российские ультраправые или бывшие силовики тренируют западных ультраправых в нескольких странах, и что-то подобное было на Украине задолго до Майдана. Какой бы сценарий — силовой, политический, смешанный, ориентированный на ту или другую страну, более или менее правдоподобный — ни рассматривать, одно остается общим: угроза не кажется реализуемой.
Но само наличие угрозы уже является политическим фактором для демократического общества, угроза влияет на курс всех больших партий и политических лидеров, пусть и не всегда так, как можно ожидать. Важно также то, что пошедшие по пути «приручения» крайне правые движения становятся более зависимыми от своего восточного партнера, а следовательно, более управляемыми, но не на уровне повседневных шагов, конечно. В этом смысле сотрудничество действительно становится похоже на танго, когда ведущий партнер определяет основную линию, а ведомый — художественные и привлекающие внимание детали.
Когда говорят, что Кремль поддержкой неонаци и правых популистов запугивает Запад или может поставить его целиком или частями под контроль, — это преувеличение, но не будет преувеличением сказать, что путем этой многолетней кампании удалось создать более или менее управляемый механизм влияния на политику многих западных стран.